И немного старой публицистики.

[silent_gluk]

Стругацкий А., Стругацкий Б. Нет, фантастика богаче!: Отклик на статью [Л.Когана] "Обедненный жанр" // Литературная газета. - 1964. - 3 дек. - С. 2.


В "Известиях" 23 ноября сего года была помещена статья доктора философских наук Л.Когана "Обедненный жанр", посвященная некоторым проблемам советской фантастики. Она напечатана под рубрикой "О чем думаем, о чем спорим". Мы готовы откликнуться на призыв редакции и включиться в спор с автором статьи. Сразу же скажем, что со многими мыслями Л.Когана мы, безусловно, согласны. Например, с тем, что "описывая жизнь коммунистического завтра, искусство дает возможность яснее увидеть коммунистическое в нашей сегодняшней жизни, делает более непримиримыми ко всему, что мешает нам строить будущее". Или с тем, что "нам нужна советская социальная фантастика. Много книг, хороших и разных, и не только книг, но и фильмов, полотен живописцев". Однако кое-что в статье вызывает у нас недоумение.



В отличие от тов. Когана мы никак не можем принять определение: "Фантастика - литература мечты, мечты о завтрашнем дне!" И только? Мы решительно отказываемся понять, как можно после Жюля Верна и Уэллса, после А.Толстого и Чапека, после Беляева и Ефремова, после Бредбери и Лема пытаться затиснуть все тематическое многообразие фантастики в рамки однотемного определения, как бы пышно оно ни звучало. "Литература мечты", "литература о завтрашнем дне", "литература научного предвидения", - честное слово, нам казалось, что даже школьнику нашего времени должно быть ясно: подобные определения способны лишь ограничить и обеднить жанр, каковы бы ни были намерения их авторов. В самом деле, ну какая мечта о завтрашнем дне содержится в таких классических произведениях жанра, как "Человек-амфибия" или "Война с саламандрами"? Какому научному предвидению посвящены "Аэлита" и "Человек, который мог творить чудеса"? История фантастики свидетельствует, что она может быть превосходно применена и для создания зримой картины коммунистического будущего (отражение современных идей и представлений научного коммунизма), и для художественного исследования индивидуальной и социальной психологии, и для рассмотрения общих философских проблем (например, гносеологических), и для антимещанского памфлета, и для антивоенной, антиимпериалистической сатиры. Всякая же попытка гипертрофировать значение какого-нибудь одного тематического направления неизбежно должна вести не только к теоретической путанице, но и к обнищанию жанра, как это уже случилось однажды, когда в нашей фантастике временно восторжествовала так называемая "теория ближнего прицела".
Мы ни в какой мере не хотим умалять важность и значимость утопической темы в советской фантастике, мы лишь хотим подчеркнуть, что в ней существуют темы, столь же важные, темы, прямо связанные с современностью, со становлением коммунистического человека, с борьбой против империализма и т.д.
В отличие от тов. Когана, в ответ на вопрос: "В какой книге можно прочесть о полном коммунизме?" - мы не стали бы говорить "увы", пожимая при этом плечами. Мы не будем защищать книги Сафроновых и Г.Мартынова (хотя, к слову, как нам известно, целые коллективы ленинградских, например, школьников зачитываются эпопеей о Каллисто, играют в ее героев, выдумывают и пишут ее продолжение), но даже если оставить их в стороне, мы бы порекомендовали вопрошающему, скажем, следующие книги: "Туманность Андромеды" И.Ефремова, "Странник и время" и "Уэру" Г.Гора, "Девушку у обрыва" В.Шефнера, "Путешествие длиной в век" В.Тендрякова, и это были бы только книги, в которых изображение коммунистического будущего - либо самая главная, либо одна из главных задач авторов. Повестям же и рассказам, где коммунистическое будущее служит необходимым фоном, нет числа.
С другой стороны, мы никак не рискнули бы порекомендовать читателю, интересующемуся зримой картиной коммунизма, ни "Пояса жизни" Забелина, ни "Страны багровых туч" и "Пути на Амальтею" Стругацких. Не стали бы рекомендовать просто потому, что авторы в названных повестях вовсе не ставили перед собой задачу изобразить полный коммунизм. Забелин пишет о некоторых идеях астрогеографии, а Стругацкие пытались рассказать всего лишь о будничной работе космонавтов самого недалекого будущего. Как можно требовать изображения ярких картин коммунистического общества от маленькой повести, где описан частный эпизод - авария звездолета на Юпитере! Да извинит нас Л.Коган, но у нас создалось такое впечатление, что он не очень внимательно читал некоторые из названных им книг. Странно также, что почти ни одной книги действительно последних лет он не упоминает, а подробно анализирует одно-единственное произведение шестилетней давности, кстати сказать, уже много раз раскритикованное, - роман Сафроновых "Внуки наших внуков".
Правда, Л.Коган отмечает, что в ежегодниках "Фантастика" за 1963 и 1964 годы "нет буквально ни одного произведения, где бы читатель смог найти яркую картину социальных отношений в условиях коммунистического строя!". Нам не кажется верной такая избирательная критика, надо же взглянуть на фантастику в целом, и тогда мы увидим, что дело обстоит не так плохо, как это представляется тов. Когану. В 1963 и 1964 годах издательство "Молодая гвардия" (а это не единственное издательство, занятое выпуском фантастики) не ограничилось упомянутыми сборниками. Оно выпустило немало произведений, в том числе и посвященных проблемам коммунистического общества. Что же касается самих сборников, то надо сказать следующее. Сборники эти делают большое и полезное дело, в частности они вводят в читательский обиход много новых имен. Не все в них ровно и хорошо, они заслуживают обстоятельной критики, но, на наш взгляд, упомянутые сборники, кроме недостатка, указанного тов. Коганом, обладают все-таки и кое-какими достоинствами, тов. Коганом не отмеченными. Об этом свидетельствует хотя бы их громадная популярность. Нам кажется, в предисловии одного из сборников правильно подмечено, что особенностью большинства произведений, входящих в "фантастику", является "горячая заинтересованность писателей-фантастов проблемами современной жизни, их нетерпимость к тому, что мешает советским людям строить самое разумное, самое счастливое общество на земле".
В отличие от тов. Когана, у нас не создается такого категорического впечатления, будто в советской фантастике "роботы выжили людей". Тов. Коган пишет: "А.М.Горький так определял предмет научной фантастики: она "...должна давать не только конечные результаты человеческой мысли и опыта, но вводить читателя в самый процесс исследовательской работы, показывая постепенно преодоление трудностей и поиски верного метода..." Мы считаем своим долгом прежде всего исправить досадную оговорку тов. Когана. Начало приведенной им цитаты из статьи А.М.Горького "О темах" (1933 год) выглядит в действительности так: "Прежде всего - и еще раз! - наша книга о достижениях науки и техники должна давать..." и далее по тексту. Таким образом, А.М.Горький этими словами определял не предмет научной фантастики, а, прямо скажем, предмет научно-популярной и научно-художественной литературы. Нам кажется, что между этими вещами есть известная разница. Однако мы вполне допускаем, что высказывание Горького остается справедливым и для некоторых направлений научной фантастики. И нам кажется - в отличие от тов. Когана, - что многие советские фантасты, старающиеся показать деятельность научно-технической интеллигенции на переднем крае науки удовлетворяют этому пожеланию А.М.Горького. Конечно, в фантастике есть плохие произведения, где "роботы выжили людей". И, к сожалению, их немало, но не эти произведения определяют советскую научную фантастику; где и когда общая оценка литературы давалась по ее неудачам?