Борис Стругацкий: "Кого считать антисемитом?"
К 90-летию со дня рождения писателя
Геннадий ЕВГРАФОВ
«ЛОЖЬ… НЕНАВИЖУ»
В 2007 г. году на вопрос читателя, какое политическое устройство мира в произведениях «Волны гасят ветер», «Малыш» и т.д.: «идеальный коммунизм, идеальная демократия, идеальная анархия?.. люди там счастливы?», он ответил: «Мы писали мир-в-котором-нам-хотелось-бы-жить. Изначально мы называли его коммунизмом. Потом, когда ясно стало, что в нашей стране коммунизма никогда не будет, – Обществом Светлого Будущего. А потом вообще перестали его как-либо называть. В нашем понимании это мир, в котором высшим наслаждением и источником счастья является творческий труд. Все прочее вырастает из этого принципа. И люди там счастливы, если им удается этот главный принцип реализовать. Дружба, любовь и работа – вот три кита, на которых стоит счастье тамошнего человечества. Ничего лучше этого мы представить себе не могли, да и не пытались». А через год уже на вопрос газеты «Невское время»: «Что тревожит более всего? Что вы не приемлете категорически?» ответил: «Времена категорических суждений и безусловной нетерпимости давно миновали. Но ложь, особенно официальную, освященную государством, ненавижу, пожалуй, по-прежнему. И боюсь. Потому что любая несвобода построена именно на лжи и на невозможности эту ложь опровергнуть».
ОТ АСТРОНОМА ДО ФАНТАСТА
Когда он родился, старший брат уже ходил во второй класс школы, где преподавала литературу его мать. Когда повзрослел, часто бегал в Государственный Русский музей, где отец работал научным сотрудником. А в расстрельном 1937-м, когда старшего брата отца, Александра, директора завода, арестовали, самого отца, Натана, исключили из партии и уволили с должности начальника краевого управления искусств в Сталинграде, которую он в то время занимал. Жизнь висела на волоске, но он рванулся в Москву искать справедливости и нашел. Такое случалось, но редко.
А потом была война, и Борис должен был умереть, но: «Меня и маму, – вспоминал он, – спасло то, что отец и брат эвакуировались, оставив нам свои продуктовые карточки».
На физфак ЛГУ его не приняли, но приняли на матмех, после окончания которого будущий фантаст начал свою службу астрономом в Пулковской обсерватории. Его мировоззрение сложилось к концу 1960-х, и с тех пор, говорил он в одном из интервью, «в мире не произошло ничего, что заставило бы меня это мировоззрение сколько-нибудь существенно подправить».
КАК МЫ ПИШЕМ
Большинство читателей всегда – во все времена – интересует, как пишут вдвоем. Как писали и братья Гонкуры, и не братья Ильф и Петров, и другие соавторы? На этот вопрос Борис Стругацкий ответил в одном из интервью в начале нового века: сюжеты всегда придумывают вместе, сначала писали и вместе, и порознь; затем пришли к мысли, что рациональнее – вдвоем. Один сидит за машинкой, другой расхаживает по комнате, текст придумывается и обсуждается постепенно, каждая фраза проговаривается по нескольку раз, пока оба не приходят к взаимному согласию и она не занимает своего места в рукописи. Разумеется, спорили до хрипоты, работа вдвоем – это постоянный спор, иначе ничего путного не получится. У них получилось.
Но Аркадий жил в Москве, а Борис – в Ленинграде, поэтому то старший приезжал к младшему, то младший – к старшему. Писали дома или в домах творчества. А идея писать вместе пришла как-то сама собой: оба сочиняли, обоих тянуло к фантастике, которой зачитывались с юных лет, и в середине 1950-х решили написать что-то свое, тем более, как им казалось, они точно знали, как и о чем надо писать.
Первый рассказ «Извне», написанный совместно, был напечатан в 1958 г. в журнале «Техника – молодежи», в 1959-м вышла первая книга «Страна багровых туч», затем в 1960-м – сборник рассказов «Шесть спичек», в 1962-м – повести «Путь на Амальтею» и «Стажеры», в 1963-м – «Далекая Радуга». И все эти повести и рассказы свидетельствовали о том, что в литературе появились новые оригинальные писатели со своей темой, незатасканными сюжетами и героями. На переломе тысячелетий Борис Стругацкий признавался: «Тогда молодые-нескромные, мы уже ставили перед собой задачу создать новую фантастику. Мы твердо понимали, что прежняя – барахло. Все нужно делать иначе».
И они сделали.
Настоящие Стругацкие – те, которые признаны классиками советской и мировой литературы (на сегодняшний день их произведения переведены на 42 языка, более 500 изданий увидели свет в России, Европе и Америке), – начались с повести «Трудно быть богом», написанной в 1964-м.
Но самым значительным своим произведением они всегда считали «Улитку на склоне». Вещь уникальную и по теме, и по сюжету, и особенно по языку, которую я бы отнес к литературным шедеврам не только советской литературы и не только конца 1960-х гг. – на все времена.
«ТИХО, ТИХО ПОЛЗИ, УЛИТКА…»
Эта повесть была самым необычным произведением братьев, стоящим для них, как говорил младший в 1987-м на одном из семинаров ленинградских писателей-фантастов, особняком: «Повесть, которая явилась определенным тупиком; повесть, повторить которую оказалось невозможным и которая, вероятно, не нуждается в повторении», повесть из двух частей, которую они написали за 14 дней в 1965 г.; повесть с самой трудной издательской судьбой. Одна часть – «Лес, или Кандид» – была опубликована в 1966 г. в сборнике фантастики «Эллинский секрет», изданном в Ленинграде, другая – «Управление, или Перец» – в двух номерах журнала «Байкал», выходившем в столице Бурятии Улан-Удэ.
На «Лес» идеологическое начальство внимания не обратило, но крайне негативно отреагировало на «Управление», потому что в этих же номерах была опубликована глава из рукописи Аркадия Белинкова «Поэт и толстяк» и Стругацкие попали под раздачу после того, как он остался за границей. Но вовсе нельзя исключать, что в Москве прочитали рецензию некоего В.Александрова в партийной газете «Правда Бурятии»: «Авторы не говорят, в какой стране происходит действие, не говорят, какую формацию имеет описываемое ими общество. Но по всему строю повествования, по тем событиям и рассуждениям, которые имеются в повести, отчетливо видно, кого они подразумевают. Фантастическое общество, показанное А. и Б. Стругацкими… – это конгломерат людей, живущих в хаосе, беспорядке, занятых бесцельным, никому не нужным трудом, исполняющих глупые законы и директивы. Здесь господствует страх, подозрительность, подхалимство, бюрократизм»… А прочитав, приняли меры.
Повесть о таком не светлом варианте будущего советской власти, провозгласившей своей целью строительство коммунизма, была запрещена, номера журнала «Байкал» были изъяты из библиотек и отправлены в спецхран. Напечатать ее целиком в Советском Союзе было невозможно. Можно было в Германии, до которой «Улитка» доползла, преодолев тщательно охраняемые границы родины, в 1972-м. Эмигранты из Народно-трудового союза опубликовали ее вместе с другой запрещенной сатирической повестью – «Сказкой о тройке» (своеобразным продолжением юмористической повести «Понедельник начинается в субботу», написанной в 1965 г.) – во Франкфурте-на-Майне в своем издательстве «Посев». С одной стороны – делая благое дело, но с другой – изрядно навредив советским (я подчеркиваю – советским) писателям Стругацким.
«Улитка» без движения пролежала в столе авторов несколько десятилетий, пока не доползла до полного своего издания на третьем году перестройки в 1988-м, как и «Сказка о тройке», опубликованная в том же году. Полностью подтверждая правоту утверждения Корнея Чуковского о том, что в России надо жить долго.
«НЕ ТЕ ВРЕМЕНА, РЕБЯТА!..»
«Сказка о тройке» задумывалась и писалась для «Детгиза», но получалось совсем не для детей старшего возраста. Беспощадную сатиру на советское общество отдали в «Молодую гвардию», но и там дружески сказали: «Не те времена, ребята, не те времена!». Боялись публиковать в журналах и альманахе научной фантастики и в Москве, и в Ленинграде. Но рискнули в Иркутске: местный альманах «Ангара» в двух номерах опубликовал эту язвительную сатиру, написанную в духе Салтыкова-Щедрина.
И началось… Местным обкомом КПСС повесть была признана «вредной в идейном отношении», главному редактору альманаха «Ангара» Ю.Самсонову и главному редактору Восточно-Сибирского книжного издательства В.Фридману был объявлен строгий выговор. Но этого показалось недостаточным, и редактора альманаха уволили. А поскольку повесть тайными тропами ушла за рубеж и, прежде чем была опубликована книгой, печаталась в «злостном, антисоветском журнальчике» «Грани», старшего брата, вспоминал младший, вызвали к секретарю по организационным вопросам Московской писательской организации тов. Ильину (бывшему не то полковнику, не то даже генерал-майору КГБ), который спросил его:
– Что такое НТС, знаете?
– Знаю, – с готовностью сказал Аркадий Натанович. – Машинно-тракторная станция.
– Да не МТС, а НТС! – гаркнул тов. Ильин. – Народно-трудовой союз!
– Нет, не знаю, – сказал Стругацкий и почти не соврал, ибо имел о предмете самое смутное представление.
– Так полюбуйтесь! – зловеще произнесло начальство и, выхватив из огромного сейфа белую книжечку, швырнуло ее на стол перед обвиняемым. Книжечкой оказался номер журнала «Грани», содержавший хорошо знакомый текст. После чего пообещал очень крупные неприятности.
Неприятностей братья не хотели и потому были вынуждены «выразить свое отношение к акту», который им «был неприятен», представлялся им «совершенно бессмысленным и бесполезным, да еще и бестактным по отношению к обоим». Они выразили, но так, что когда «выраженное» обoими братьями дошло до главного редактора «Литературной газеты» А.Чаковского, больше прожженного аппаратчика, нежели писателя, «который по замыслу начальства должен был опубликовать наше покаянное опровержение, то он, прочитав его, якобы произнес с отвращением: „Не понимаю, против кого они, собственно, протестуют – против «Граней» или против наших журналистов“, – и печатать ничего не стал».
«Дело» о публикациях закрыли, но до поры до времени, потому что повесть «Гадкие лебеди» (на мой взгляд, одно из самых лучших произведений Стругацких, стоящее в одном ряду с «Трудно быть богом», «Вторым нашествием марсиан», «Обитаемым островом», «Улиткой» и «Пикником на обочине») также была опубликована в Германии все тем же издательством «Посев» все в том же 1972 г. и была выставлена вместе с такими изданиями, как «Жизнь и судьба» Гроссманa, «Август 14-го» Солженицына и «Семь дней творенья» Максимова на Франкфуртской книжной ярмарке, о чем немедленно стало известно все тому же Ильину.
После так и не опубликованного «Литгазетой» «покаяния», как вспоминал Борис Стругацкий, они «тут же яростно принялись доканчивать первый черновик „Пикника“. Чтобы стереть поганую слизь с ленты пишущей машинки. Чтобы отбить привкус идеологической ипекакуаны во рту. Чтобы снова почувствовать себя если не человеками, то хотя бы вполне человекоподобными…».
«…ДЛЯ КАЖДОГО, КТО НЕ ГАД»
Они давно собирались попробовать свои силы в драматургии. Мечтали с 1960-х, но мечта осуществилась лишь в начале 1990-х, накануне путча 1991-го. Написали и назвали «Жиды города Питера, или Невеселые беседы при свечах».
Фантасты оказались самыми что ни на есть реалистами, потому что для них, в отличие от многих, пребывавших в перестроечном угаре, еще в конце 1980-х «было уже совершенно очевидно, что попытка реставрации должна воспоследовать с неизбежностью: странно было бы даже представить себе, чтобы советские вседержители – партийная верхушка, верхушка армии и ВПК, наши доблестные „органы“, наконец, – отдадут власть совсем уж без боя».
И поэтому в пьесе разыграли такую ситуацию: в один прекрасный день все жители города Питера – богачи, «политиканы», «дармоеды», ну и, конечно, «жиды» (аллюзия на немецкие листовки, расклеенные накануне Бабьего Яра в 1941-м, начинавшиеся со слов: «Жиды города Киева…») – получают повестки из некоей «спецкомендатуры ЭсА» («Социальной ассенизации»), предписывающие всем явиться на площадь им. Ленина с документами и вещами. Кто-то покорно готовится к неминуемым репрессиям, кто-то пытается, используя связи, избежать расправы. И только молодые герои собираются защищать старшее поколение. Но вдруг появляется Черный человек, который приносит постановление об отмене всех предыдущих повесток… В финале все смотрят на молчащий телефон…
Эпиграфом к пьесе Стругацкие взяли слова Рюноскэ Акутагавы:
«Назвать деспота деспотом всегда было опасно. А в наши дни настолько же опасно назвать рабов рабами».
Впервые она была опубликована в журнале «Нева» в сентябре 1990-го. В 1991-м Лев Дуров поставил ее в Театре на Малой Бронной. Затем ее ставили в Ленинграде, Воронеже и других городах.
Некоторые театры просили авторов изменить название, оставив только «Невеселые беседы при свечах», но они наотрез отказывались, потому что считали, рассказывал Борис Стругацкий, что все герои пьесы «независимо от их национальности, были в каком-то смысле „жидами“ – внутри своего времени, внутри своего социума, внутри собственного народа – в том же смысле, в каком писала некогда Марина Цветаева:
…Жизнь – это место, где жить нельзя:
Еврейский квартал…
Так не достойно ли во сто крат
Стать Вечным Жидом?
Ибо для каждого, кто не гад,
Еврейский погром…».
БОЛЬНОЙ ВОПРОС (ПРЯМАЯ РЕЧЬ Б.СТРУГАЦКОГО)
«Герой Ильфа и Петрова заявляет с законной гордостью: „Да, представьте себе, евреи у нас есть, а вопроса нету!..“ Прошло полстолетия с небольшим, и мы вдруг с некоторой даже оторопью обнаруживаем, что евреев у нас, можно сказать, почти уже и нет, а Вопрос – вот он, пожалуйста, сколько угодно, и с любыми оттенками…
Впервые я, мальчик домашний и в значительной степени мамочкин сынок, встретился с еврейским вопросом, оказавшись учеником первого класса ленинградской школы. Совершенно не помню, от кого именно, но от кого-то из моих новых знакомых я впервые услышал тогда слово „жид“…
В 1962 г. мы, братья Стругацкие, уже опытные литераторы… подали заявление в Союз писателей СССР… но в Союз нас не приняли ни по первому, ни по второму заходу…
В середине 1970-х один из диссидентов-правозащитников… давая в Нью-Йоркском аэропорту первое интервью, на вопрос: «Существует ли в СССР дискриминация евреев?» ответил: «Да. Но изощренная». Он имел в виду, что государственный антисемитизм в СССР всегда был и остается государственной тайной. Со всеми вытекающими отсюда последствиями…
Что такое антисемитизм сегодня? Здесь и сегодня – в России, на переломе веков?
Кого считать антисемитом?
И как со всем этим рядом – жить?
Это не такие простые вопросы, как может кое-кому показаться.
…Перекошенная от застоявшейся ненависти рожа, корявый рот (с зубами через один), распахнутый в нутряном натужном реве: „Сионисты – в Израиль!.. В Из-ра-иль! В Из-ра-иль!..“
…А самый обыкновенный… порядочный человек, который на слове „еврей“ почему-то понижает голос, словно произносит нечто… малоприличное? Замечали такое?
По моим наблюдениям, антисемитизм вполне поддается классификации. Я бы выделил три основных класса (типа, вида, жанра):
Бытовой – он же коммунальный, он же эмоциональный… висит над нашей страной, как смог. Сама атмосфера быта пронизана им – точно так же, как матерной бранью, которую все мы слышим с младых ногтей и которая сопровождает нас до гробовой доски…
Рациональный, он же профессиональный – это уже более высокая ступень юдофобии, достояние людей, как правило, образованных, испытывающих определенную потребность обосновать свои реликтовые ощущения и обладающих способностями это сделать…
Зоологический, он же нутряной – единственная разновидность антисемитизма, носители которой гордятся собою…
Час настал – и мы увидели их всех. Ядовитый букет расцвел всеми красками. Теперь мы встречаемся с ними не только в местах общего пользования… – мы видим их в телевизоре, слышим по радио, мы даже можем читать их в соответствующих журналах и газетах…
И при всем том жизнь идет своим чередом и благополучно продолжается. В 1987 г…. на асфальте тротуара, недалеко от моего дома, появилась белой масляной краской старательно выведенная надпись: „Россия для русских“. Сегодня ее уже стерли многочисленные… подошвы, но зато на Дворцовой площади можно увидеть толпу под вдохновляющим лозунгом: „Место евреев – Освенцим“.
Огромно, стозевно и лаяй. А караван – идет…
Самое страшное, что может случиться с нами, – это возрождение государственного нацизма… Возрождение это зоологические встретят восторженным ревом, рациональные – обоснуют теоретически в сотнях статей и речей, а бытовые – молчаливо примут к сведению, готовые исполнять любые распоряжения начальства… Но все это сделается возможным только лишь с возвратом тоталитаризма, который провозгласит Империю и приоритет государства над личностью, уничтожит свободу слова, совести, информации и вновь пойдет громоздить тысячи тонн чугуна, стали, проката на душу населения. И вот тогда наступит ночь…»
ПОСЛЕ СМЕРТИ БРАТА
Аркадий умер в 1991-м. Борис тяжело пережил смерть брата, с горечью говорил, что после его ухода «сам образ жизни изменился. Все стало „не то“ – работа, мысли, мировосприятие». Писать одному без постоянных споров и молчаливого одобрения стало намного труднее – привык писать вдвоем. С горечью отмечал, что и сам уже, видимо, не тот.
И все-таки он нашел в себе силы и вновь взялся за перо, то бишь за пишмашинку, и под псевдонимом С.Витицкий издал две книги: «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики» и «Бессильные мира сего». Псевдоним потому, что, как рассказывал в «Комментариях к пройденному», много лет назад договорился с Аркадием, что каждый из них, если «случится публиковать что-либо серьезное в одиночку, будет делать это только под псевдонимом».
Но только писать – уже было мало. Он продолжал руководить семинаром молодых писателей-фантастов, был членом жюри нескольких литературных премий и учредил свою – «Бронзовую улиткy», основал и возглавил альманах «Полдень. XXI век», в котором давал дорогу молодым, талантливым писателям-фантастам. Среди рукописей отбирал (на свой вкус) самые лучшие.
Он остался верен себе и своим убеждениям: в 2008-м вступился за арестованного лидера городского отделения партии «Яблоко» М.Резника, в 2010-м призывал оправдать М.Ходорковского и П.Лебедева.
Его жизнь оборвалась на 80-м году: один из самых известных советских писателей, сценарист, переводчик, создавший вместе с братом не один десяток произведений, получивших мировое признание; лауреат престижных литературных премий, среди которых специальный приз Всемирной организации научной фантастики «За независимость мысли», премия Фонда Владимира Высоцкого «Своя колея», вручаемaя тем, кто не изменил своим убеждениям; лауреат Государственной премии РСФСР по киноискусству им. братьев Васильевых за сценарий фильма «Письма мертвого человека», Борис Стругацкий, чьим именем вместе с именем его брата названа малая планета Солнечной системы, скончался 19 ноября 2012 г. в Санкт-Петербурге.
Однажды он заметил: «Писатель – не тот, кто пишет, а тот, кого читают». Братьев Стругацких читали, читают и будут читать.
"Еврейская панорама", Берлин
Отсюда:
https://www.isrageo.com/2023/04/15/strug509/![[community profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/community.png){kind=small}
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
silent_gluk
