ru_strugackie | На всякий случай-2 (Reply)

Поскольку ссылки в Интернете дело такое, сегодня они действуют, а завтра - нет, перепощу-ка я эссе М.Сидорова сюда.

Итак, часть 2. Отсюда: http://www.nevajournal.ru/Neva201906_20190526.pdf

Сидоров М. Судьба сверхчеловека: К 175-летию со дня рождения Ф. Ницше и 90-летию братьев Стругацких // Нева (СПб.) - 2019. - № 6. - С. 187-207.

Михаил СИДОРОВ

[Михаил Михайлович Сидоров родился в 1949 году, кандидат исторических наук, доцент. Живет в Беэр-Шеве. Имеет более 120 публикаций — историко-публицистических статей по проблемам антисемитизма, советско-израильских отношений и др. в газетах и журналах России, Израиля, США и Германии («Нева», «Независимая газета», «22», «Слово» и др.). В 2015 году издал
книгу «Антисемитизм истоков». В 2016 году номинировался на Бунинскую премию.]

СУДЬБА СВЕРХЧЕЛОВЕКА (К 175-летию со дня рождения Ф. Ницше и 90-летию братьев Стругацких 1[ А. Н. Стругацкий родился 28 августа 1925 года, Б. Н. Стругацкий — 15 апреля 1933 года. Борис Стругацкий: «Много лет назад мы развлекались, вычисляя „день рождения братьев Стругацких“, то есть дату, равноудаленную от 28 августа 1925 года и 15 апреля 1933 года... День рождения АБС есть, оказывается, 21 июня 1929 года — день летнего солнцестояния» (Б. Стругацкий. Комментарии к пройденному. СПб.: Амфора, 2003. С. 5). Фридрих Ницше родился 15 октября 1844 года])

[... - см. вчерашний пост]

* * *
Говоря о сугубом эстетизме «аристократического радикализма» Ницше, Томас Манн
в своей известной статье «Философия Ницше в свете нашего опыта» (1947) указывал, что знаменитый философ всю свою сознательную жизнь проклинал пресловутого «теоретического человека», хотя сам являлся чистейшим образцом этого самого теоретического человека. «Его мышление, — писал Т. Манн, — есть мышление гения; предельно апрагматичное, чуждое какому бы то ни было представлению об ответственности за внушаемые людям идеи, глубоко аполитичное, оно в действительности не стоит ни в каком отношении к жизни...» Ведь Ницше, продолжал Манн, «ни разу даже не дал себе труда подумать над тем, что получилось бы, если бы его проповеди были претворены в жизнь и стали политической реальностью!» Поэтому, подводил итог немецкий писатель, «Ницше, в сущности чуждый политике, не может нести моральной ответственности за фашизм...»

Еще раньше Андрей Белый иронизировал: «Приводить Ницше к идеологии столь же
благодарное занятие, как отыскивать смысл великой идеологии Канта в заржавленном
пере, которым были написаны последние страницы его „Критики“, или в нюхательном
табаке, которым мог пользоваться старик» («Символизм и философия культуры»).
И сам Ницше признавал: «Легко говорить о всякого рода аморальных поступках,
но найдутся ли силы вынести их? Например, я не смог бы перенести, если бы я нарушил слово и убил: не знаю, как долго бы я мучился, но в конце концов умер бы от
этого. Такова была бы моя участь».
Обратимся теперь к Стругацким: возьмем уже упоминавшуюся выше книгу «Отягощенные злом, или Сорок лет спустя» — последнюю, написанную братьями вместе.
Половина этого романа — рукопись «ОЗ» — представляет собой Третье литературное
пришествие Христа (после Евангелий и «Легенды о Великом инквизиторе»). Новопришелец не имеет ничего общего с первыми двумя (поэтому люди его не узнают и пугаются) и называется то Кузнецом, то Гончаром, то Птахом, то Ильмариненом и т. п., но
преимущественно — Демиургом. Он всемогущ, но всемогущ ограниченно: все, что создается им доброго, отягощено злом (точнее сказать, сопровождается злом — как правое
левым, северный магнитный полюс — южным, аверс — реверсом и т. д.). Ему трудно,
ибо он пребывает сразу во всех восьмидесяти с лишним измерениях нашего пространства, во всех четырнадцати параллельных мирах и во всех девяти извергателях судеб.
Причем в этих иных реальностях здравствуют и действуют некоторые уже отжившие
свой век в нашем мире персонажи (например, художник А. Шикльгрубер); а иные даже
прорываются в нашу реальность (как один молодой человек — тощий, жалкий, услужливый, исполнительный... и проклинаемый как предатель вот уже две тысячи лет).
Цель появления Демиурга в перестроечном Советском Союзе не совсем ясна со стороны: не то подготовка Страшного суда, не то избавление мира от зла... Майору КГБ
Михаилу Смирнову во время импровизированного «допроса» Демиург показал, что
ищет Человека с большой буквы. Но об этом позже.
Демиург экспериментирует, в чем ему содействуют не только достойный своего шефа Агасфер Лукич Прудков — в миру агент госстраха, но и вполне «посюсторонний»
помощник — кандидат (без пяти минут доктор) физико-математических наук, астроном Сергей Корнеевич Манохин, автор рукописи «ОЗ». Кроме этих двоих, в квартире
еще не заселенного дома, превращенной в «коммуналку», обитают и другие участники эксперимента, подобранные Демиургом по собственному произволу, — люди, мягко говоря, разные (в том числе и «перлы мироздания»), но имеющие свои мечты и пла -
ны улучшения нашего мира. Они принимают посетителей, пишут меморандумы, докладные, наставления, рекомендации, замечания и представления. Плюрализм — полнейший. Зачем Демиургу понадобился этот бюрократический теремок? Дело в том,
что время, в котором живет астроном С. К. Манохин, — это еще «эпоха могущественных организаций», а Демиург, по его словам, «по старинке» все возится «с отдельными фигурами».
Среди них есть и Матвей Матвеевич Гершкович (он же — Мордехай Мордехаевич
Гершензон), ходатай за обиженных. «Он теоретик, — сообщает автор рукописи „ОЗ“. —
Он великий моралист-теоретик. В теории он беспощаден, жесток, непреклонен и мстителен безгранично. [...] Казалось бы, дай ему волю, и полмира насилья ляжет в дымящихся развалинах. Но не хватает целеустремленности... Мешает природная незлобивость,
а также врожденная убежденность, что два взрослых человека всегда могут договориться между собой. Поэтому перехода от теории к практике не происходит у Матвея Матвеевича никогда. Если бы Матвею Матвеевичу хоть раз в жизни привелось бы воплотить
в реальность хоть один из своих страшных лозунгов, я думаю, он перепугался бы до
икоты, а может быть, и совсем бы умер от огорчения, что так нехорошо получилось».
Почти как Ницше! А его критическое отношение к христианству? Матвей Матвеевич
убежден: «Христианство исказило естественное течение человеческих отношений. Учение Христа о том, что надлежит любить врага своего и подставлять ему все новую и новую щеку, это учение поставило человечество на грань катастрофы». Да это — почти
цитата из «Антихристианина»! И все же... Персонаж Стругацких — «моралист-теоретик», но его морализаторство в самом жестком своем виде не выходит за рамки талиона («око за око, зуб за зуб»), а фантазии насчет дымящихся развалин касаются все же
мира насилья. У Ницше — иное.
Вряд ли можно сомневаться в том, что лично сам философ и не пережил бы гипотетическое убийство им другого человека. Но, как указывал С. Л. Франк, в «формуле»
Ницше «человек есть нечто, что должно быть преодолено» содержится понимание того, что «истинно в человеке его высшее, «сверхчеловеческое» ... существо и что в этом
смысле природно-человеческое начало действительно должно быть преодолено и просветлено». И вот эта «правильная по существу тенденция напомнить человеку об его
высшем, аристократическом, „сверхчеловеческом“ происхождении и назначении, —
продолжал Франк, — противоестественно оборачивается прославлением сверхчеловека как животного высшей породы или расы, причем мерилом высоты породы оказывается момент власти, жестокости, высокомерного аморализма; воплощением сверхчеловека становится не то ренессансный злодей Цезарь Борджиа, не то древний германец —
„белокурая бестия“. Так в мире идей совершается роковое, страшное событие: пре -
одоление профанного гуманизма оказывается провозглашением бестиализма» («С нами
Бог. Три размышления», 1941).
И когда читаешь панегирик во славу «сверхчеловека», который «после всех своих варварских подвигов гордо и с легкой совестью, точно после студенческой проделки, возвращается домой, даже не вспоминая, как он резал, жег, пытал, насиловал»,
и сознаешь, что писал это не начальник «эйнзатцгруппы D» Отто Олендорф, а Фридрих
Ницше, становится не по себе... Нельзя относиться к произведениям Ницше чрезмерно «облегченно»: либо как к изощренной софистике, либо как к афоризмам на манер
Козьмы Пруткова. Думается, нет ничего удивительного в «антиницшеанском повороте», начавшемся, как отмечает М. Булл, в 90-е годы ХХ века, когда в сборнике «Почему мы не ницшеанцы», вышедшем во Франции под редакцией Люка Ферри и Алена
Ренана, было выдвинуто требование: «Мы должны перестать интерпретировать Ницше и начать ловить его на слове».
Нечасто персонажи Стругацких вспоминают Ницше. Причем цитирует и высоко
его оценивает, как мы уже видели, Г. А. Носов, светило и гордость педагогики XXI века
(из другой, «параллельной» части романа — дневника Игоря Мытарина, его ученика: вполне откровенная аллюзия на булгаковского Иешуа Га-Ноцри и мытаря Левия
Матвея при нем), а вот неважного мнения о немецком мыслителе и других «социальных дарвинистах» — адепт «философии неооптимизма» доктор Опир («Хищные вещи
века»). Этот «прогрессивный философ» за обедом в ресторане делится своими взглядами с бывшим космонавтом Иваном Жилиным: «Я оглядываюсь назад и с горечью
вижу, как слепы они были — потрясатели душ и властители умов недалекого прошлого. Сознание их было омрачено беспрерывным ужасом... И Ницше... Может быть, он
годился для голодных рабов фараоновых времен со своей зловещей проповедью расы
господ, со своими сверхчеловеками по ту сторону добра и зла... Кому сейчас нужно
быть по ту сторону? Неплохо и по эту, как вы полагаете?» Как-то топорно... В тонком
понимании Ницше сытый «неооптимизм» доктора Опира не заподозришь.
Так какого же Человека ищет Демиург в провинциальном Ташлинске, и зачем он
ему? После визита одного из «докладчиков» со своими предложениями «Демиург произнес не оборачиваясь:
— Все они хирурги или костоправы. Нет из них ни одного терапевта».
Итак, человеческая цивилизация зашла в тупик. Значит, она развивалась по неправильному пути. Европейская культура «больна». Это остро чувствовал и об этом
писал Ницше. М. О. Гершензону, к примеру, он был «не по душе»: «Ницше силен только в криках боли да в описаниях культурной болезни, изнуряющей человечество, —
делился он мыслями с Вяч. Ивановым. — Он, сам больной, нашел возможность поставить прогноз болезни культуры, и на основании этого прогноза — законодательствовать
грядущему» («Переписка из двух углов», 1920). В одном из своих эссе А. Кестлер выдвинул гипотезу, согласно которой в какой-то момент биологической эволюции «чтото пошло не так», в процесс вкралась «инженерная ошибка», приведшая к тому, что
последующая история человечества стала «параноидальной»; досадная ошибка влечет
человека к саморазрушению. Важнейший симптом болезни человека — разрыв между
его разумом и эмоциями (В. В. Дудкин. «Достоевский—Ницше (Проблема человека)»,
1994). Не в этом ли причина того, что Странники около сорока тысяч лет назад соорудили на одной планете в системе ЕН 9173 «саркофаг-инкубатор», в который были помещены тринадцать оплодотворенных яйцеклеток вида хомо сапиенс, пребывавших
в латентном состоянии («Жук в муравейнике»)? Надо полагать, Странники заметили
или предвидели «инженерную ошибку» и планировали использовать «подкидышей»
для ее исправления в далеком будущем. Они не подумали, что этой же проблемой,
уже «на месте», будет заниматься сам Демиург; а может, просто забыли... Однако мы
отвлеклись.
Ницше не только объявил, что человек — это «болезнь земли»; он «отыскал» и неустанно обличал главного виновника болезни: «Нет ничего менее здорового во всей
нашей нездоровой современности, чем христианское сострадание. Тут-то послужить
врачом, неуступчивым, со скальпелем в руках, — наша обязанность, наш способ любить
людей...» («Антихристианин», фраг. 7).
У Стругацких совсем не так: Демиургу нужен именно терапевт, а вовсе не хирург
«со скальпелем в руках». И сострадание. «Братья мои, — подумал Румата. — Я ваш, мы
плоть от плоти вашей! С огромной силой он вдруг почувствовал, что никакой он не
бог, ограждающий в ладонях светлячков разума, а брат, помогающий брату, сын, спасающий отца». Правда, в конце концов Румата взялся даже не за скальпель, а за меч —
но опять же из сострадания к братьям, мордуемым «костоправами» дона Рэбы.
Демиург увидел Человека с большой буквы и «терапевта» в Георгии Анатольевиче
Носове, руководителе Ташлинского педагогического лицея. Но дело в том, что Носов
живет уже в 2033 году, а Демиург со своими присными находится где-то году в 1989-м.
И у Г. А. Носова к тому же своих проблем несть числа: он — выдающийся, заслуженный, известный на всю страну педагог, готовящий в своем лицее учительскую элиту,
народный депутат — вступил в конфликт с обществом. Странное это общество: какой-то перезрелый социализм, где есть демократия и правящая компартия, «неформальные» молодежные объединения и комсомол, советская власть и наркомафия. Ему бы пора уже превратиться в долгожданный коммунизм, но для этого чего-то не хватает — наверное, как обычно, «сознательности» граждан. Перестройка затянулась, а до
XXII века с его Полуднем — еще далеко. И вот это общество оказалось некоторым образом подчинено ницшеанской «социологии»...
Изложив народу свое «учение о сверхчеловеке», Заратустра предупредил аудиторию и о том, что приближается время «последнего человека» — нежелательной, но
возможной альтернативы сверхчеловеку. Последние люди убеждены, что они нашли
свое счастье. В чем же оно? Все равны, нет «ни бедных, ни богатых: то и другое слишком хлопотно». Некому и управлять: «Нет пастуха, одно лишь стадо!» И тут Заратустру «прервали крик и радость толпы. „Дай нам этого последнего человека, о Заратустра, — так восклицали они, — сделай нас похожими на этих последних людей! Тогда
не нужен нам твой сверхчеловек!“»
В «Воле к власти» отмечается, что «стадо» противится возникновению как исключительно сильных, так и исключительно слабых: «Инстинкт стада видит в середине
и сред нем нечто высшее и наиболее ценное... ощущает исключение, стоящее как над
ним, так и под ним, как нечто враждебное и вредное». «Стадо», таким образом, старается защитить себя и от тех, кто сверху, и от «вырождающихся (преступников и т. д.)».
...Вот почему «общественность» Ташлинска резко негативно и даже агрессивно
настроилась как против Г. А. Носова и его лицея («дворянского гнезда»), так и — особенно! — против так называемой Флоры — сообщества совершенно свободных, беззаботных и безработных, безалаберных молодых людей, обитающих где-то за городом
и ведущих какой-то растительный образ жизни. Носов в городской газете пытается
как-то объяснить феномен этих новых «хиппи» и успокоить общественность: «Фло -
ра — разновидность преступного мира? Вздор. Ничего общего, — убеждает он в своей
статье. — Преступный мир паразитирует на нашей цивилизации, а Флора образует...
свою собственную. Преступники вообще ближе к нам, чем Флора, — и по системе материальных ценностей, и по иерархии внешнего престижа. Дух цивилизации Флоры
совершенно иной. Наши ценности для них — ноль. Их ценности для нас — за пределами нашего понимания, как кошачий язык». (Вот и пример радикальной «переоценки всех ценностей».) «Флора — это боль наша, наше страдание, — заклинает сограждан
Г. А. Носов. — Может быть, это болезнь. Может быть, это гноящаяся рана. Но тогда
нужен врач, профессионал, носитель знания и милосердия». И здесь нужен врач! А что
же сам Георгий Анатольевич?! Дело осложнено тем, что «нуси» — предводитель «фловеров», их гуру — не кто иной, как сын Г. А. Носова. А врачи, как правило, избегают
пользовать родственников. «Часто уже сын оказывается предателем своего отца: этот
последний понимает себя самого лучше, с тех пор как у него есть сын» («Веселая наука», фраг. 9). Может быть, эта мысль Ницше «работает» в случае Носова и «нуси»?
Развязка двух историй, сведенных Стругацкими в одном романе, покрыта тайной,
и нам приходится самим строить домыслы. Куда же девался Г. А. Носов? [1] Был убит
толпой «флорофобов» и ненавистников «дворянского гнезда». Судя по тому, что Игорь
Мытарин — автор дневника, который должен был лечь в основу его отчет-экзамена
по теме «Учитель двадцать первого века», — в «Необходимых пояснениях» в самом
начале романа дважды упоминает о «том страшном лете», для него самого и для других учеников Г. А. Носова конец истории 21 июля 2033 года был именно таким, трагическим. И хотя в «Необходимом заключении» тот же Игорь Мытарин рассказывает
о появлении у костра утром 21 июля «чудаковатого и неуместного типа» (первая встреча «агента госстраха» с Носовым состоялась 17 июля, в лицее), Агасфер Лукич для не -
го, по вполне «естественным» причинам, остался личностью совершенно неустановленной: толстеньким, лысоватым, «в дурацком костюмчике с дурацким разбухшим портфелем под мышкой». Мытарин пишет в дневнике: «Они поговорили о чем-то. Коротко и невнятно». Запомнились Игорю лишь последние слова Носова: «Да перестаньте вы,
в самом деле. Ну какой я вам терапевт? Я самый обыкновенный пациент...»
И в этом пункте происходит соединение двух сюжетных линий романа. Теперь уже
в рукописи «ОЗ» (29) С. К. Манохин подхватывает тему: «А совсем уже к вечеру объявился Агасфер Лукич, и не один.
— Эссе хомо! — провозгласил он, обнимая гостя за плечи и легонько подталкивая
его ко мне. [...]
— Прошу любить и жаловать, — произнес Агасфер Лукич весело. — Георгий Ана...»
На этом рукопись «ОЗ» обрывается, и возникают вопросы, самый естественный из
которых: как эта рукопись, которую Г. А. Носов передал И. Мытарину для облегчения
его работы над отчет-экзаменом, оказалась у самого Носова? На этот вопрос нет вразумительного ответа, а предложенное самим Георгием Анатольевичем объяснение
(рукопись была найдена при сносе старого здания гостиницы-общежития) нельзя
считать убедительным и даже серьезным, если заранее исключить «петлю времени»
и прочую заумь.
Сама собою напрашивается версия [2]: Г. А. Носов избежал расправы; он был перенесен Агасфером Лукичом в распоряжение Демиурга «в прошлое» и, возможно, изменил свою природу. Зачем в научной фантастике перемещаются из будущего в прошлое? Чтобы «скорректировать» настоящее! Ведь говорится же в «Необходимых пояснениях», что имя Г. А. Носова «словно бы взорвалось вдруг, сделавшись в одночасье
едва ли не первым в списке носителей идей нашего века». Это значит, что Г. А. Носов оказался не забыт и что хотя его самого в это время (70-е годы XXI века) уже нет,
есть его «имя» (при этом за «сорок лет» Учитель мог бы просто умереть и естественной
смертью). Его повзрослевшие ученики с изумлением обнаруживают, что идеи их учителя спустя десятилетия оказались востребованными, они стали ведущими в педагогике и претворены в жизнь. Но самого Учителя в их настоящем давно уж нет, поскольку он был «унесен» в прошлое (то есть для них все равно что умер) и остался там как
«генератор» этих идей.
А вот учитель Тенин будет применять педагогические методы Г. А. Носова в своей работе с обитателями 18-й комнаты Аньюдинской школы уже во второй декаде
XXII века («Возвращение. Злоумышленники»). И если бы Г. А. Носов не оказался в распоряжении Демиурга, не перенесся бы из мутноватого 2033 года в смутный 1989-й,
не было бы «Полудня», не было бы и того XXII века, к которому мы так привыкли!
Кстати, «Эссе хомо!» Агасфера Лукича напоминает нам «Ecce homo» Фридриха Ницше
и подталкивает к проведению некоторых неоднозначных аналогий... 20 июля 2033 го -
да визит первого секретаря Ташлинского горкома партии к Г. А. Носову закончился
безрезультатно: хотя встреча в лицее прошла вполне корректно, Первый отказался поддержать Носова, сославшись на волю всего города, позицию первичных парторганизаций, комсомола и другие веские причины. И когда Первый и его референт покидали лицей, провожавший их Мытарин не выдержал: он назвал визитеров предате -
лями, наговорил им дерзостей. Когда же кто-то из «предателей» с искренним удивлением спросил Игоря: «Так ты что же — веришь во все эти его фантазии?», последовал
честный ответ студента: «К сожалению, нет. Умишка у меня не хватает в это поверить. Но я одно знаю: пусть это фантазии, пусть это он даже ошибается, но его ошибка в сто раз грандиознее и выше, чем все ваши правильные решения. И в сто раз нужнее всем нам...»
Между прочим, в рукописи «ОЗ» С. К. Манохин допустил одну хронологическую
неточность. Рассказывая о своих приятельских отношениях с водителем Гриней Быкиным, он утверждает, что сложились они с начала 60-х годов, «когда я был начальником,
а он шофером экспедиции, занимавшейся в Туркестане поисками места для установки Большого Телескопа». Из других записей известно, что С. Манохин родился в 40-е годы,
и можно даже довольно точно установить, когда это произошло. Описывая свое рабочее
место в Приемной Демиурга, он сообщает, что нашел в шкафу «табель ученика пятого
„А“ класса 328-й школы Манохина Сергея с оценками за первую четверть 1958 года».
Если это не его тезка и однофамилец, что вряд ли, то С. К. Манохин родился в 1947 году, поэтому в начале 60-х годов быть начальником экспедиции он никак не мог ввиду
своего несовершеннолетия; скорее всего, было это уже в начале 70-х. Эта мелкая ошибка, описка несущественна и, разумеется, не может служить поводом для сомнений
в достоверности рукописи «ОЗ» в целом.